Суровый край

Верхотурье от Москвы на краю света. Ссылал туда царь Алексей Тишайший опальных бояр, и ехали бояре месяцами обозами своими, со скарбом, с домочадцами, челядью и стрелками. Плакали, глядючи на черные леса по сторонам, молили Бога: «Не дай пропасть, батюшка, не дай сгинуть!..»
Однако, прибыв на место и оклемавшись, находили вскоре, что и здесь «жити можно». Богатейший край! Лес строевой, зверь пушной, рыбы в реках — какой хочешь.
Разворачивали торговлю, отыскивая кратчайшие пути, по которым в Московию пойдут караваны с ценными мехами и лес.
Конечно, надо было иметь смелость начинать освоение земель диких, нетронутых; надо было рисковать. Но что же дается в руки сразу, румяным кренделем?
Население Верхотурья сплошь из беглых. Бежали сюда от рекрутчины, бежали от непосильной жизни дворовые люди — крепостные крестьяне, оторванные от земли, от родных деревень и мыкающиеся по свету; бежали казаки из бывшей Ермаковой дружины — на вольные хлеба, бежали раскольники — непримиримые враги патриарха Никона с его «антихристовой» реформой, по которой Русская Православная Церковь становилась на путь «римской ереси»,  хоть Киевский митрополит Савва Спиридон еще триста лет назад предрек падение ветхого и нового Рима именно за эту самую ересь и обещал, что Господь воздвигнет за праведность новый Рим — Москву, а четвертого Рима не будет вовеки.
Совладать с таким народцем было не легко, но бояре приучены, да и земля Верхотурская не бесхозная, царева земля, а у царя — все слуги. По реке Косьве, что сперва в Верхотурье течет ручьем меж камней, а затем, набирая силу, становится там же, в Верхотурье, Большой Косьвой, построили три пристани: Няровскую при устье речки Няр, Нюровскую — при устье речки Нюр и Губахинскую — при устье речки Губахи.
Зимами вокруг пристаней заготавливали лес, стаскивали бревна к берегу, строили барки, а весной, как поднимется вода, барки грузили и сплавляли вниз по течению, в Чермоз.
Работа на пристанях была крайне тяжелой, а платили за нее гроши, да и те не всегда — чаще расчет шел крупой да койчем из утвари. Поэтому, кроме основного занятия, жители здесь ловили зверя, рыбачили, пытались возделывать землю. Наезжали сюда расторопные купцы с Верхотурья и Усолья, обманывали, спаивали, как и подобает купцам.
Народ побежал и отсюда, теперь уж куда глаза глядят. Беглых ловили, сажали на цепь, избивали до полусознания, да только мечту о воле не могли выколотить.
С Губахинской пристани бежали реже. Здесь, помимо лесосплава, обжигали древесный уголь для солеварен Пыскорского монастыря;.вдоль всей речушки Косой курились ямы, заваленные дерном. Платили за обжиг немного, да всетаки не обди рали дочиста. К тому же монахи наезжали с торговлей.
У Пыскорского монастыря было несколько собственных солеварен, две из них — на реке Косьве, примерно на одинаковом расстоянии от речки Губахи вверх и вниз. Рассолы обильные. Добыча соли велась примитивным способом. Рабочим разъедало гортань, легкие; за людей рабочих солеварен никто не считал: пришлые из затерянных в тайге деревень, они вели полуживотное существование.
На левом берегу Косьвы, у пещерного зева, были найдены скопления кремня. Организовалась артель по его добыче. Некоторые артельщики пробовали заглянуть в пещеру, но доходили только до огромного подземного зала, где свет факела не доставал свода и стен,— дальше боялись. Здесь же, у горы Кременной, стояли лачуги артельщиков, губахинцы прозвали это поселенье «У покойников» , потому что Косьва, делая петлю, перла прямо на Кременную и однажды в половодье разбила барку с лесом, много народу погибло и утонуло.
Основное же население Губахинской пристани лепилось у полноводной чистенькой Губахи (Губашка — называли речку). Она была красивой, красивы и берега ее — в яркозеленой траве и желтых цветах кубышки. Парни и девки водили там хороводы, устраивали игрища. А вдоль Косьвы — амбары, склады приказчиков; в Ладейном логу зимовали струги, там же делали лодки и другие мелкие суденышки. Место обживалось основательно и, повидимому, надолго.

1700год

В 1744 году уже сын Никиты Демидова Акинфий нашел месторождение железной руды у горы Губахинской. Через несколько лет при устье речки Косой были смонтированы плавильные печи.
Искренне полагая, что богатства им посылает Господь. Демидовы на вновь открытых месторождениях ставили крест или часовню. Из первого полученного в Губахе чугуна был отлит крест и водружен на каменном гребне горы. «1744 год. Акинфий Демидов» — было высечено на постаменте: дата открытия месторождения и имя владельца. Официальное же открытие Губахинского рудника состоялось в 1755 году. Гору Губахинскую стали называть Крестовой.
Теперь в православные праздники, набрав с собой хлеба, луку, какихнибудь постряпушек, поднимались местные жители на гору. Там, среди неописуемой красоты, откуда видно далекодалеко вокруг леса и деревушки, реку Косьву чуть не до ее истока, было легко и крылато .
В 1808 году сенатор Всеволожский основал на реке Лытве Александровский чугунолитейный завод, а затем — железоделательный.
Понадобилось огромное количество древесного угля, и вдова Ивана Лазарева обратилась на берега Косьвы: вокруг Губахинской пристани образовались многочисленные так называемые дачи. Полученный на дачах уголь нагружали в короба, везли на лошадях на Кизеловский и Александровский заводы. Для работы на кизеловских рудниках Иоаким АбамелекЛазарев купил в Тульской губернии несколько сот крепостных крестьян.
Нагнали крестьян и на Губахинскую пристань, на которой грузов стало намного больше. А Губахинский рудник к тому времени уже исчерпал свои запасы. «На пристанях Няровской и Нюровской строятся суда и сплавляются порожними до пристани Губахинской. Там нагружаются железной рудой и чугуном, подвозимыми гужом из Кизеловского и Александровского заводов, и сплавляются до Чермозского металлургического завода».
Заводы надо было обеспечивать хлебом, фуражом, лаптями — основной обувью. В Губахе, где хлеб не родился, зато богатейшими были покосы, сена накашивали столько, что, когда переправляли его через реку на спаренных челнах, это были целые стога. В Ладейном логу трудилась лапотная артель.
Вновь прибывших крестьян селили на Нижней Губахе, в так называемых балаганах — сооружениях из камней, коих окрест предостаточно. Передняя стена балагана имела дверь и оконце, крыша была из глины, и потому на крышах цвела полынь.
Губахинцы помогали приезжим освоиться. Хоть сами такие же крепостные, которых уже не раз продавали и перепродавали, хоть работа одинаково тяжела и тычки от урядников те же, но губахинцы были уже оседлыми и жили пусть в скромных, да в своих домишках. И запасы были, ведь рядом Косьвакормилица, рядом лес.
Рыбачили в Губахе и мужчины, и женщины. Поднимались в верховье Косьвы — там водился таймень. Устраивали биваки, попутно с рыбалкой брали в лесу грибы, ягоды, кедровые орехи. Случалось, вместе со взрослыми «кочевали» дети, Даже грудные.
Тайменей кололи здоровенными острогами, потому как рыбина эта величиной с откормленную свинью. Жиру много, мяса много, икры много. А ближе к Губахинской пристани ловили хариуса, щуку, ельца, язя. Была еще «малява» — мелкая, очень вкусная рыбешка, почти без костей: ее набирали сразу бадьями. Носили рыбу по домам тем, кто не рыбачил.
— Отнесика, да не вздумай за то чёнить брать,— наказывала мать ребенку.
На Косьве еще при первых поселениях были дворовые люди, беглые, конечно. Они хорошо знали ремесла. Умели шить одежду, знали кожевенное дело, мыловаренное, свечное, разбирались в лечебных травах. За Губашкой — сразу несколько дворов Ермаковых и Владыкиных, то есть людей из бывшей дружины Ермака или приписанных когдато к монастырям. Много было среди них грамотных, читали церковные книги, обучали грамоте своих и чужих детей. Люди были очень дружны. Нельзя не дружить, когда ты один на один с природой, а природа — она жестока.
В 1802 году найден каменный уголь на реке Косьве, «с выжигом и без выжига». «Уголь на мелкую поковку годен, а для доменной плавки слабоват». Уголь найден в полуверсте от Губахинской пристани, отчего месторождение названо Губахинским. Штольня была заложена на горе Крестовой и названа Крестовской . Владельцем стал сенатор Всеволожский.
В 1825 году в районе Губахи обнаружили еще несколько пластов каменного угля, и с этого времени район Губахи обследуется основательно.
Штольни теперь закладывали в Губахе повсюду. Добытый в Губахе уголь сплавляли по реке до Чермоза, а оттуда в Нижний Новгород и на московские заводы.В 1861 году на Губахинской пристани вспыхнул бунт, да такой, что вошел в летопись Прикамья. Связано это было с царской реформой по освобождению крестьян от крепостной зависимости. Вольная, так давно ожидаемая, на которую возлагалось столько надежд, никакого облегчения не принесла: приписные крестьяне не имели права без выкупа покинуть лесосплав, угольные копи и казармыбараки.
Это было безмерное людское отчаяние!
В 1840 году крупный промышленник Иван Иванович Любимов организовал первые судовые перевозки — не только грузовые, но и пассажирские, заново организовал соляной промысел, установил солеварни по баварскому способу — на каменном угле. Каменный уголь подвозили из Губахи, где Любимов купил у Лазарева шахту Ивановскую. Шахта стала называться Любимовской.
Напротив шахты, на горе, Любимов построил церквушку и одноклассную школу, в которой преподавал дьячок, обучая детей арифметике, грамматике и слову Божьему.
Обеспокоенный любимовскими заслугами перед народом, владелец другой шахты, Захарьев, «подарил» губахинцам общественную лавку. Однако рабочие не покупали мануфактуру, обходясь самоткаными изделиями, и лавка приказала долго жить. На Верхней Губахе Лазарев построил клуб, который штейгеры и урядники тотчас захватили себе («от рабочих грязи много»). Рабочим, по их мнению, достаточно «казенок» — кабаков.
Пьянство и драки были в Губахе обычным делом. Счет выпитого велся не бутылками, а ведрами, особо заядлые пили одеколон «Тройной».
Быт рабочих в Губахе оставался незавидным. Ни одной общественной бани: возвращаясь с шахт, мылись дома, и хорошо, если дом имелся, а то в баракеказарме, отгородившись рваной занавеской. Воды не напастись — шахтер с головы до ног в угольной пыли, и спецовка коробом. В бараках по двадцать семей, в коридорах развешаны корыта, у стен лопаты, обушки... Детворы куча. Ссоры, роды — все на глазах у всех.
В 1874 году поступило высочайшее разрешение строить железную дорогу от Перми до Екатеринбурга с Луньевской веткой.
В 1879 году Луньевская ветка Пермь — Усолье через Чусовую, Губаху и Кизел была сдана в эксплуатацию. При постройке ее, аккурат на середине пути между Губахой и Кизелом,— станция Половинка и вспомогательная станция Верхняя Губаха.
До этого в Губахе был только висячий мост через Косьву, теперь выстроили мост на лиственничных сваях, по нему шли составы с углем. Здание станции — выше моста.
Началось быстрое освоение губахинских недр. Шахты вырастали, как грибы: Мариинская, Бе зымянная, Курмаковская, Семеновская, Владимирская...
 В Губахе образовались новые деревушки: Громовое, Костоватик и мелкие безымянные.
О безработице помину не было. Зато были смутьяны. Приезжали неизвестно откуда, устраивались на шахты, жили в бараках и настраивали шахтеров против хозяев.
В 1904 году Лазарев выстроил на Верхней Губахе большую церковь.
Открытие в 1908 году народного училища на Верхней Губахе — трехклассной школы на 200 мест — совпало с постановлением правительства о введении в Пермской губернии всеобщего обучения.
Лесопильная артель в Губахе работала, что называется, на всю катушку: спешно строились бараки вдоль Черной дороги.
В Кизеле, Половинке, Губахе уже действовали электростанции, благодаря которым часть заводских и шахтных работ была механизирована. Свет — в каждом доме, пусть вполнакала, но все же лучше, чем керосинка.
В Губахе и Половинке при копях  открыли горные школы, где не только обучали ремеслу, но и платили учащимся чтото вроде стипендии. Гораздо лучше стали условия работы на шахтах.